И концентрация приличных людей в районе кафе превышала все мыслимые размеры.
Литераторы, поэты, музыканты, политики... и просто хорошие люди.
Виктор Шендерович, Андрей Бильжо, Дмитрий Быков, Михаил Делягин, Лев Рубинштейн, Марк Фейги, Александр Филлипенко, Алексей Навальный, Борис Немцов, Гарри Каспаров, Антон Носик...
Повод по которому собрались все - это то, что в эти дни готовится суд, на котором фактически будут судить всех, кто зимой и весной выходил на митинги, - так называемое «Болотное дело». Кто словом, кто делом, кто копеечкой поддержать...
Шестнадцать наших сограждан (Владимир Акименков, Олег Архипенков, Андрей Барабанов, Мария Баронова, Федор Бахов, Ярослав Белоусов, Александра Духанина, Степан Зимин, Николай Кавказский, Александр Каменский, Михаил Косенко, Максим Лузянин, Денис Луцкевич, Алексей Полихович, Артем Савелов, Рихард Соболев) после полицейской провокации на Болотной площади 6 мая обвиняются в участии в массовых беспорядках, что грозит им долгими сроками. Одиннадцать человек задолго до суда посажены в тюрьму. Сформирована беспрецедентно огромная следственная бригада. Аргументы обвинителей о насилии по отношению к полицейским основаны только на показаниях самих полицейских, противоречивых, а порой и очевидно сфабрикованных.
Основная сцена, внизу не вмещала всех желающих. В основном все стояли наверху, во дворе и слушали трансляцию.
Вглядитесь в эти лица...
Надеюсь стены рухнут еще при нашей жизни...
А дальше словами Дмитрия Быкова...
Отними у слепого старца собаку-поводыря,
У окраинного переулка — свет последнего фонаря,
Отними у последних последнее, попросту говоря,
Ни мольбы не слушая, ни обета,
У окруженного капитана — его маневр,
У прожженного графомана — его шедевр,
И тогда, может быть, мы не будем больше терпеть
Все это.
Если хочешь нового мира — отважной большой семьи,
Не побрезгуй рубищем нищего и рванью его сумы,
Отмени снисхождение, вычти семь из семи,
Отними (была такая конфета)
У отшельников — их актинии, у монахов — их ектеньи,
Отними у них то, за что так цепляются все они,
Чтобы только и дальше терпеть
Все это.
Как-то много стало всего — не видать основ.
Все вцепились в своих домашних волов, ослов,
Подставляют гузно и терпят дружно,
Как писала одна из этого круга ценительниц навьих чар,
«Отними и ребенка, и друга, и таинственный
песенный дар»,
Что исполнилось даже полней, чем нужно.
С этой просьбой нет проволочек: скупой уют
Отбирают куда охотнее, чем дают,
Но в конце туннеля, в конце ли света —
В городе разоренном вербуют девок для комполка,
Старик бредет по вагонам с палкой и без щенка,
Мать принимает с поклоном прах замученного сынка,
И все продолжают терпеть
Все это.
Помню, в госпитале новобранец, от боли согнут в дугу,
Отмудохан дедами по самое не могу,
Обмороженный, ночь провалявшийся на снегу,
Мог сказать старшине палаты — подите вы, мол, —
Но когда к нему, полутрупу, направились два деда
И сказали: боец, вот пол, вот тряпка, а вот вода, —
Чего б вы думали, встал и вымыл.
И осталась лишь дребезжащая, словно жесть,
Сухая, как корка, стертая, как монета,
Вот эта жизнь, безропотна и длинна,
Надо будет отнять лишь такую дрянь, как она,
Чтобы все они перестали терпеть
Все это?
И еще одно стихотворение...
Приговоренные к смерти,
наглые он и она,
Совокупляются, черти, после бутылки вина.
Чтобы потешить расстрельную братию,
Всю корпорацию их носфератию
В этот разок!
Чтобы не скучно смотреть надзирателю
Было в глазок.
Приговоренные к смерти, не изменяясь в лице,
В давке стоят на концерте, в пробке стоят на Кольце,
Зная, что участь любого творения –
Смертная казнь через всех растворение
В общей гнильце,
Через паденье коня, аэробуса,
Через укус крокодилуса, клопуса,
Мухи цеце,
Через крушение слуха и голоса,
Через лишение духа и волоса,
Фаллоса, логоса, эроса, локуса,
Да и танатоса в самом конце.
Приговоренные к смерти спорят о завтрашнем дне.
Тоже, эксперт на эксперте!
Он вас застанет на дне!
Приговоренные к смерти преследуют Вас и меня.
Приговоренные к смерти обедают,
Приговоренные к смерти не ведают Часа и дня.
О, как друг друга они отоваривают —
в кровь, в кость, вкривь, вкось,
К смерти друг друга они приговаривают и приговаривают «Небось!».
Как я порою люблю человечество –
Страшно сказать.
Не за казачество, не за купечество,
Не за понятия «Бог» и «Отечество»,
Но за какое-то, б…дь, молодечество,
Е… твою мать.
А это Песня родилась в Каталонии при франкизме как песня сопротивления (L'Estaca - Этот столб упадёт, упадёт), была песней "Солидарности" в Польше, данный текст является соединение Польского и Каталонского вариантов.
Journal information